Рейтинг: NC-17
Жанры: гет, слэш, PWP без смысла и обоснуя
Предупреждения: обсценная лексика, кинк, инцест, СОДОМИЯ
Сборник драбблов с недопроном по идеям из переписок с Богом Прона. Спасибо Эйрин за идеи, и Н.Р. - за терпение и еду. Аве!
ЗЫ: По большей части - сублимация и графоманство. Вы предупреждены
1. Мылись. Вчера. (Дориан/м!Тревельян)
ПримечанияТревельян тут чистоплюй и мудила, но это нормально, с ним бывает.
А родилось все из диалога:
Э: короче смотри. дориану холодно. а трахаться-то охота. чё делать?
Л: Подрочить пойти?
Э: из вредности же не даст спокойно подрочить
ЧитатьДо лагеря, жужжащего, как пчелиный улей, они добрались засветло. Пока слуги готовили им палатки и спешно варили ужин для Инквизитора, на землю опустились густые сумерки — из тех, когда в серовато-синей мгле не видно ни зги, а далекие огни следующего лагеря кажутся расплывчатыми и неясными.
Тревельян был выжат до капли. Он начистил кинжалы и сложил перевязь в приготовленную для него палатку, снял теплый, подбитый мехом плащ и уселся возле костра, вдыхая морозный вечерний воздух и грея руки над огнем.
Дориан сидел неподалеку, пил из широкой кружки теплое вино и лениво играл с пламенем, заставляя языки извиваться в танце под одному ему известную мелодию.
Максвелл отвел от него взгляд и тяжело вздохнул. Измученно потер переносицу.
Нос тут же отозвался пульсирующей болью, и Тревельян с сожалением подумал, что завтра под глазами у него будут изумительной красоты лиловые синяки, а переносица станет напоминать шириною Редклиффский мост.
Он кинул еще один мимолетный взгляд на слегка помятого, но определенно довольного Дориана. Растрепанный, в испачканной пылью и грязью мантии, он все еще выглядел, как чертово воплощенное совершенство. Потрогать безумно хотелось. Но в Скайхолд они вернутся нескоро, а лагеря тут холодные, и Дориан мерзнет, и...
«Черт с ним», — подумал он.
Встал. Побродил вокруг, слушая краем уха отчеты разведчиков, возвращавшихся на ночь в лагерь, и, когда на него совершенно перестали обращать внимание, кинул Быку:
— Я отойду.
И скрылся в лесной чаще, отойдя от лагеря едва ли больше, чем на сотню метров.
За спиной туда-сюда сновали люди, вдали, с лесопилки, раздавались звуки пилы и топора, в пожухлой траве копошились зайцы, и все это создавало вокруг такой шум, что в ушах начинало звенеть.
Он прислонился спиной к дереву, впившемуся суком под лопатку, и принялся расстегивать штаны. Прикрыл глаза. Сжал себя сначала через ткань белья, потом — залез ладонью под одежду и коснулся кожи. Начавший твердеть член лег в руку, и Максвелл сжал себя крепче.
В голове тут же ожили образы Дориана: открытого, с широко раздвинутыми ногами, с его членом внутри...
«Блядь».
Тревельян сплюнул на ладонь и двинул рукой по твердой плоти, позволяя рваному вздоху сорваться с разбитых губ. От резких движений собственной ладони и скрутившегося в животе комка удовольствия по телу разлился жар, и ему на секунду показалось, что от него веет паром.
Он чуть шире расставил ноги, сполз по стволу дерева ниже, чтобы проклятый сук не впивался в его тело, и поймал тот самый идеальный темп, которым обычно ему отдрачивал Дориан, заставляя кончить в считанные минуты.
И вдруг в шуме лагеря, лесопилки и леса Максвелл услышал, как за спиной треснула ветка.
Замер. По-хорошему, сейчас стоило застегнуть штаны и готовиться к обороне, но вместо этого он стоял, как вкопанный, схватившись за член, как за последнюю соломинку.
— Таа-ак, что тут у нас? — раздался за спиной веселый смешок.
«Блядь».
Максвелл возвел очи горе и выдохнул, борясь с нахлынувшим возбуждением.
— Если перестанешь стоять за спиной и покажешься, я кончу гораздо быстрее, — сказал он.
— В самом деле?
Дориан показался в поле видимости и подошел вплотную. Склонился к губам и поцеловал грубо, немного резче, чем хотелось бы — разбитые губы отозвались ноющей болью.
А потом он сполз вниз, упав коленями в сырую пожухлую траву, и положил теплые руки на бедра, обтянутые кожей штанов.
— Позволишь? — ехидно спросил он, глядя, как рука Тревельяна крепко сжимает член, лаская взглядом налившуюся кровью, потемневшую головку.
— Нет.
— Это еще почему? — Дориан поднял на него возмущенный взгляд.
— Перестань, — тяжело вздохнул Максвелл, отводя взгляд. — Мы в лесу, и я весь грязный, и...
— Мы мылись вчера, — взгляд у Дориана был насмешливый.
— Мы мылись вчера.
— О, да ладно тебе, — Павус закатил глаза. — Дай. Ты же хочешь, — и потянул руку Тревельяна прочь.
— Блядь, Дориан, — рявкнул Максвелл. — Перестань. Потерпи!
— Я потерпи? Это ты в кусты бегаешь, аматус.
— Без твоей помощи обойдусь, — прошипел Тревельян, стараясь уйти от прикосновения, но цепкие руки впились в его бедра так, словно намеревались оставить на них синяки.
Дориан наградил его скептическим взглядом снизу вверх и оттолкнул бледную руку, тут же вбирая в рот член.
— О, я отомщу тебе за это, — прошипел Тревельян, беспомощно откидываясь головой на дерево. — Я притащу тебя в конюшню и буду трахать там. Да. К демонам шелковые простынки, — простонал он.
И схватился за темные волосы.
Дориан поднял на него лукавый взгляд и, казалось, улыбнулся.
Отсасывал он так яростно, словно проверял Тревельяна на прочность. Максвелл сдерживаться не собирался: ему нужна была быстрая разрядка — он ее получит. И плевать, что Дориан обязательно подавится его спермой и будет смотреть обвиняюще. И плевать, что потом он будет кашлять целый день, а Бык обязательно будет шутить. Плевать. На все плевать.
Он впился пальцами в волосы и спустил с довольным стоном.
Дориан чуть отстранился, обхватывая губами головку и втягивая щеки, выпивая его досуха, собирая все до последней капли. И, оторвавшись, причмокнув губами и покатав сперму на языке, медленно проглотил.
Тревельян смотрел, как дернулся его кадык и пухлые губы расплылись в улыбке, и думал только о том, что этот блядский Дориан таки умудрился не подавиться.
«Как жаль», — подумал он.
Дориан поднялся с колен и принялся отряхивать мантию от налипших на нее мокрых травинок и грязных опавших листьев.
— Я надеюсь, на ответную услугу ты не рассчитываешь, — произнес Максвелл, застегивая штаны.
— Нет, — улыбнулся Дориан. Поцеловал коротко припухшие губы. — Я потерплю. До конюшни.
***
2. Зов (Железный Бык/фем!Тревельян, бочком Дориан затесался)
ПримечанияТрэш, угар, содомия, недотрах. (с)
ЧитатьВ таверне было шумно; Эвелин неловко и слегка пьяно подняла полупустой бочонок эля и наполнила опустевшую кружку. Сделав большой глоток, она поморщилась и отставила ее подальше, переводя раскосый взгляд на Дориана.
— Он пытался отговориться чудовищной занятостью и нес какую-то чушь про ответственность, я не слушала.
Дориан, вальяжно раскинувшийся на колченогом стуле, со знанием дела кивнул. Отсалютовал Эвелин бутылкой и присосался к горлышку, заставляя ее неотрывно смотреть, как обжимают губы темно-зеленое стекло, и как дергается кадык с каждым глотком.
— Больше не буду даже пытаться, — вздохнула она.
Сфокусировать внимание на чем-то, кроме Дориана, удавалось с трудом. Она отвернулась и уставилась на дверь пустым и потерянным взглядом, какой бывает у людей глубоко задумавшихся или в стельку пьяных.
Эвелин была пьяна достаточно, чтобы выпасть из мира на некоторое время и пропустить момент, когда на стул рядом с Дорианом уселся Бык.
Она почувствовала его запах: горьковатый — пота и соленый, морской — его тела. Голова тут же наотрез отказалась думать, и она перевела на него растерянный взгляд, чувствуя, как намокает ткань белья. Большой. Сильный.
Создатель, помоги мне.
Бык втянул носом воздух и хмыкнул.
— Ты же в курсе, как от тебя пахнет, правда? — спросил он.
Тревельян подняла взгляд, посмотрев прямо в глаз, крылья носа раздраженно разлетелись в стороны. О, конечно, она знала.
— Заткнись, — беззлобно бросила она.
Бык приобнял Дориана за плечо, зарылся ладонью в его волосы, портя идеальную прическу. Выглядели они до неприличия счастливыми. Вот уж у кого, — подумала Эвелин, — секс есть всегда, в любое время дня и ночи, когда захочется, как захочется, быстро или медленно, грубо или нежно, или...
— Ты сейчас прожжешь во мне дыру, — хмыкнул Дориан.
Эвелин отвела взгляд и прикрылась толстобокой кружкой.
Она, конечно, ни капельки не ревновала. И, пожалуй, не чувствовала ничего особенного ни к Быку, ни к Каллену, ни к Блэкволлу. Они были хорошими друзьями и превосходными боевыми товарищами, — ни больше, ни меньше.
Но вожделение затапливало ее с головой, волнами накрывало каждый раз, стоило ей расслабиться в присутствии мужчины, дать слабину всего на секунду — и опаляющий жар в промежности заставлял ее думать только о том, как снять напряжение, в красках представлять, как и с кем она могла бы, и что чувствовала бы, и как стонала бы в сильных руках.
Щеки залил предательский румянец. Эвелин стало жарко, и ей вдруг жизненно необходимо стало оттянуть воротник камзола, расстегнуть верхние пуговицы, — он душил ее, топил ее в волне обжигающей похоти.
Бык снова потянул носом воздух, глубоко вдыхая.
— Не понимаю, я один это чувствую? Вся таверна должна чувствовать.
Эвелин стрельнула в него глазами.
Ей вдруг представилось, как они — Бык и Дориан — могли бы трахнуть ее прямо на этом столе у всех на виду. Вестница Андрасте в разорванной одежде, голая и раскрытая, с кунари и тевинтерским магом — но — тысячи этих «но».
Она тяжело выдохнула в кружку, собираясь с силами, и сфокусировала взгляд на капле воска на столе.
Ей нужно было уйти.
Сейчас.
Она, держась за края тяжелого стола, поднялась на ноги, стараясь держаться прямо, сделала глубокий вдох.
— Я пойду, — кивнула она сама себе. — Бык, зайди ко мне вечером.
Когда она развернулась, чтобы уйти, за спиной раздался понимающий смешок Дориана.
***
Он не целовал ее, но, может быть, это было и к лучшему — если бы у нее был занят рот, тяжелые, гортанные стоны разорвали бы ее изнутри.
Эвелин впилась пальцами в длинный ворс ковра, и захныкала: мало, ей нужно было больше, больше, пожалуйста.
Жаркое дыхание опалило бедра, и она вздрогнула, почувствовала, как жесткие, грубые пальцы нежно оглаживают светлую кожу, гладят, царапают, — Создатель, это не могло продолжаться вечно. Но Бык не спешил, дышал ей, смотрел на нее, изводя одними только осторожными поглаживаниями.
Когда он коснулся ее языком, Эвелин вскрикнула и вскинула бедра вверх, извиваясь в горячих руках, не зная, чего хочет больше: остановить эту пытку или растянуть ее на целую вечность.
Бык обнажал ее — большими пальцами скользил внутрь, растягивая, раскрывая, касался острым и ловким, сильным языком нежных складок, обжигая мимолетными касаниями, и накрывал влажными губами клитор, целуя и посасывая осторожно и нежно.
Эвелин казалось, что она умирает. Перед глазами плясали красные пятна, пальцы, стискивающие ковер, занемели и отзывались тянущей болью, а дышать было трудно, практически невозможно, но тело дрожало от удовольствия — она не чувствовала ног, напряженных, как во время боя, и подрагивающих мелко, в такт ее сбивчивому и частому дыханию. В животе клубком свернулся чистый восторг; ей было много и было мало, она стонала, обхватив руками его рога, притягивая его ближе, заставляя быть грубее, быстрее, жестче.
Но Бык медленно и ласково изымал из нее душу, заставляя вздрагивать и кричать каждый раз, когда терпеть становилось невыносимо, когда стоны обжигали легкие, когда кровь в ушах начинала стучать так, что заглушала все остальные звуки.
И когда его язык скользнул внутрь, раздвигая влажные стенки, Эвелин выгнулась, задохнувшись в немом восторге, рассыпаясь на тысячи осколков, дрожа всем телом, не видя перед собой ничего. А он продолжал — лизал широко и мокро, а потом — жалил кончиком языка, погружал в нее пальцы и язык, слизывая соки, дыша ей, выпивая ее.
Она, кажется, сорвала голос — стоны стали хриплыми и почти рычащими, из глаз полились слезы, застилая мир мутной пеленой.
— Хватит, — прошептала она. — Нет, — перебила себя тут же. — Нет, не останавливайся.
Он медленно отстранился, и Эвелин тут же распахнула глаза, проклиная себя, ненавидя себя, пожалуйста, нет, не уходи сейчас, не смей, ты не можешь так бросить меня.
Бык обхватил ее обеими руками, и усадил на свои колени, откидываясь на пол, приподнял ее над собой, позволяя несколько секунд потереться клитором о головку его члена.
Эвелин завела руку за спину, прогнулась в пояснице и, обхватив Быка рукой, насадилась медленно — настолько, чтобы прочувствовать каждый чертов миллиметр его большого и изумительного толстого члена.
Ей было больно, но член скользил в ней, истекающей смазкой, и между их телами было мокро, скользко, а в воздухе витал тяжелый запах секса, горечь и морская соль.
Он врезался в нее с силой, приподнимая за бедра и резко опуская вниз. Эвелин вскрикивала от каждого толчка, в горле пересохло, горло раздирало сухой болью, вместо стонов выходили хрипы, а Бык рычал, вторя ей, рычал и говорил что-то на незнакомом ей языке, что-то, чего она не понимала и что казалось ей совершенно грязным и пошлым.
Он толкнулся снова, быстрее, еще быстрее, — и Эвелин упала вперед, хватая тонкими пальцами его широкие плечи, впиваясь в них ногтями в попытке прорвать толстую серую кожу.
Бык вскинул бедра навстречу ей, и она закричала, заплакала от восторга, чувствуя, как сжимается вся внутри, и как Бык продолжает двигаться, преодолевая сопротивление мышц. Это, казалось, длилось целую вечность, пока он не снял ее со своего члена, укладывая рядом и обхватывая себя широкой ладонью.
Эвелин подобралась, собрала остатки сил и уселась перед ним, открывая рот в ожидании. И когда горячая сперма брызнула в рот и на лицо, она на мгновение ощутила себя самой счастливой женщиной в мире.
Бык, тяжело дыша, лег на пол, и Эвелин, не смея стирать с лица вязкие капли, ощущая на языке соль, устало опустила голову на его живот и прикрыла глаза.
— Неплохо, — произнес Бык, едва отдышавшись. — Можно повторить.
Его большая широкая ладонь зарылась в растрепавшиеся и спутавшиеся светлые волосы, и Эвелин ощутила, как сон завладевает ей, утягивает в Тень измученное тело.
— Как думаешь, — просипела она. — Можно привлечь к этому Дориана?
Бык рассмеялся, пропуская соломенные пряди сквозь пальцы.
— Стоит, по крайней мере, попытаться.
***
3. Немного крови (м!Амелл/фем!Карон)
ПримечанияНаписано оно было ужасно давно. В 13-м или даже 12-м году. Я просто не знала, куда бы это присунуть, но раз уж сборник такой упоротый получается, то и это может здесь полежать. Менструальная кровь, трэш, угар, безобоснуйная содомия - все как любит Эйрин <3
Вас предупредили
ЧитатьЛеони почувствовала, что кровь, насквозь пропитав белье, начала стекать по бедру. Она терпела до последнего, но теперь чувство дискомфорта мешало ей уснуть, заставляя ерзать и вертеться в попытке уйти от щекочущих прикосновений стекающих по коже крупных капель. Ей нужна была вода.
Лагерь спал. Часовых никто выставлять не подумал, и Карон втайне радовалась, что сможет улизнуть незамеченной. За холмом, под которым они остановились на ночь, протекала неглубокая, извилистая речка, — она надеялась, что сможет добраться до нее и вымыться — хотя бы на несколько часов наконец почувствовать себя чистой и свежей. Может, тогда ей удастся выспаться.
Бесшумно расстегнув спальный мешок, она со стоном оперлась на правую руку; плечо резануло резкой болью, живот противно заныл. Отдышавшись с секунду, она встала на четвереньки и аккуратно, стараясь не тревожить распоротую ногу, поползла вперед, к вытоптанной вчера в свежей траве тропе. Она не хотела даже думать, как жалко теперь выглядит — на коленях, усталая, грязная, вся перемотанная бинтами.
За спиной раздалось шуршание, потом — пара секунд тишины, и голос Амелла:
— Ты куда собралась? — тихо прошипел он и слез с небольшого уступа, на котором обустроился на ночь.
— Отвали от меня, — простонала Леони. — Ты ведь не расстроишься, если я сдохну здесь, так что оставь меня в покое, — выплюнула она, не оборачиваясь к нему.
Она проползла еще несколько метров, и живот скрутило страшной болью. Тихий стон пополам с рычанием вывел Амелла из отрешенно-сонливого состояния, и он спешно выпутался из своего спальника, подходя к ней и касаясь плеча.
Леони отшатнулась от него, как от прокаженного. Резко дернулась в сторону, едва не заваливаясь на бок, и зашипела.
— Кусланд убьет меня, если ты тут сдохнешь, — сказал он. — Куда ты собралась?
— Река. Тут, за холмом… — выдохнула она, хватаясь за живот. Дыхание у нее было неровное и прерывистое, боль пульсировала в такт стуку сердца. Демоны, она ни на что не годна.
— Утопиться решила? — скептически спросил Дайлен.
Он потянул ее за плечи и помог встать на ноги, подставляя руку, чтоб она могла опереться и держаться. В воздухе разлился яркий аромат свежей крови, и он привычно втянул его полной грудью.
— У тебя что, швы открылись? Меньше дергаться надо, дура.
— Нет, — прошипела она, снова отстраняясь от него. Как и сотни раз до: секунда примирения и снова оскорбления, яд, вражда. — Отвали от меня, это не твое дело.
Амелл принюхался. Кровь. Не от ран. У женщины. Он сложил два и два и посмотрел Карон прямо в глаза. Она поняла, что он понял, и раскраснелась от жгучего стыда и злости на саму себя и на него. Возблагодарила Создателя и Андрасте за то, что в ночной темноте ее румянца не было видно.
— Пошли, — сказал он и помог опереться на его плечо.
Амелл был выше на полторы головы, и ей было неудобно, но она вцепилась паучьими пальцами в его руку, приобнявшую ее за талию, и зашагала вперед.
Далеко идти не пришлось — река показалась почти сразу за холмом. Амелл опустил Карон на камень возле воды и наколдовал небольшой светлячок, заменивший им скудный лунный свет, окрасивший траву в бледно-голубой, отразившийся тысячей бликов от рябой поверхности воды. Течение было медленным, и в этом свете было видно, как в траве у берега стоят косяком мальки.
Леони чувствовала себя как никогда счастливой. Вода. Она сидела у воды, чистой, как слеза; где-то вдалеке шумел и бурлил перевал, но здесь было тихо, только шептал ветер в далеких кронах вековых тополей да рыба плескалась в зарослях рогоза.
Амелл присел на корточки рядом с камнем и снял с нее сапоги, вслед за ними потянул чулки из тонкой шерсти. Лейтенант уселась поудобнее, оперлась на левую руку, отставив ее чуть назад, расслабила живот, тут же отдавшийся ноющей болью.
Дайлен без стеснения развязал шнурки ее брюк, приподняв за бедра, потянул их вниз; Карон покорно вытянула ноги вперед, чтобы маг мог осторожно стянуть с нее плотную ткань. Он отбросил штаны в траву и на несколько мгновений замер без движения, глубоко и часто дыша.
Голова у него закружилась от резкого, металлического запаха крови, и Амелл чувствовал, как член твердеет, оттягивая тонкую кожу штанов; в его позе заметно не было, хотя он сомневался, что орлесианке вообще есть до этого дело. Он снова глубоко втянул носом воздух, волна горячей похоти застлала его разум.
Он стянул с Карон мокрое от крови белье и отложил к штанам, осторожно приподнял ее и пересадил на небольшой камень у самой воды. Она устало оперлась спиной о землистый выступ позади и резко выдохнула.
Ситуация казалась ей дикой, но по каким-то ей самой непонятным причинам она не останавливала его, даже не пыталась помешать ее раздеть; вот она, с раскинутыми ногами сидит у воды, а рядом Амелл тихо раздевается, намереваясь залезть в воду и, Создатель, мыть ее. В голове все смешалось; так не должно было быть. Здесь с ней должен быть кто угодно, но только не Амелл. Грегор, Финис, Алексия — кто угодно, но только не он.
И все же она не пыталась его остановить. Смотрела, как он раздевается догола, складывает одежду на берег и заходит в воду. Тело его тут же покрылось мурашками, левая рука его дернулась, словно мышцу на мгновение свело резкой болью.
Он взял ноги Карон и опустил по щиколотки в реку, чтобы вода, не прогревшаяся за целый день, не показалась ей слишком холодной, когда коснется нежной кожи бедер. Он зачерпнул в ладони воды и, словно поливая из кувшина, принялся ее омывать.
В голове шумело, перед глазами плясали разноцветные пятна, и Дайлену казалось, что еще немного — и он отключится; все это казалось ему похожим на какой-то ритуал перед жертвоприношением; запах крови и женщины сводил его с ума, а то, что он видел, отзывалось яростным, почти животным желанием и покалыванием в яйцах.
Карон была настоящей орлесианкой. Дайлен слышал, что в Орлее женщины повсеместно используют воск, чтобы удалять с тела лишние волосы, но видел он это впервые, и оттого был совершенно сбит с толку. Тем не менее, не мог не признать, что то, что он видел, определенно ему нравилось.
Она была абсолютно гладкая. На ногах не было ни единого волоска, только застарелые шрамы украшали светлую кожу, да перевязанная рана на бедре обещала оставить неровный рваный след в напоминание о кривых мечах порождений. В паху она была…
Амелл совершенно перестал отдавать себе отчет в том, что делает. Он вылил на нее еще несколько порций прохладной воды, потом — осторожно коснулся пальцами и провел ими по нежным складкам горячей плоти.
— Убери руки, — прошипела она.
— Заткнись.
Леони закрыла глаза и откинулась на камень, отказываясь понимать, почему позволяет, почему не пытается сопротивляться. Она была уверена, что, попробуй она — и он схватит, сожмет до боли, возьмет силой. Боли ей и так было достаточно, но это было делом чести, и отказывающееся двигаться тело предавало ее, разжигая в животе желание и предвкушение.
Создатель, что с ней не так?
Амелл встал на колени, и как заколдованный смотрел, как налитая кровью розовая плоть отзывается на его прикосновения.
Он провел большими пальцами по половым губам, гладким, безволосым, нежно-розовым, прикоснулся к клитору, заставив Карон напрячь ноги и поджать живот. Провел пальцами вверх-вниз, собирая влагу, а потом осторожно, медленно погрузил их внутрь. Мягкое тепло захватило его, и на секунду Амелл даже перестал дышать. Он раздвинул пальцы внутри, погладил ребристые стенки влагалища и вынул, уставившись на густую кровь, оставшуюся на них.
Карон открыла глаза именно в тот момент, когда Дайлен положил пальцы в рот и, прикрыв глаза, принялся их облизывать. Это доставляло ему какое-то странное, извращенное удовольствие, ему хотелось припасть к ней губами и пить ее, пить до дна, слизывая языком кровь и соки, чувствуя, как кружится больная голова.
Леони вздрогнула; Амелл всегда казался ей сумасшедшим, вызывал в ней презрение и жалось; но теперь она испытывала самый настоящий страх и ничего не могла с собой поделать — тело желало его, отказывалось двигаться, льнуло к нему, бледному и как будто мертвому в синеватом свете светлячка.
Амелл вернул пальцы в ее лоно и потянулся губами, провел кончиком языка по розовым складкам. Леони вздрогнула и застонала, ее высокий стон отозвался эхом где-то в его груди, и Амелл почувствовал, как дернулся член в ответ на этот звук. Это было какое-то сумасшествие. Он и Карон, демоны ее раздери, орлесианская шлюха, и он отлизывает ей, стоя на коленях, и она не сопротивляется, она толкается бедрами ему навстречу, Создатель, что происходит?
Мысли шумели где-то на краю сознания. Он, как одержимый, целовал, кусал и посасывал ее клитор, двигая пальцами внутри, а она дергалась в его руках, отзываясь на каждое прикосновение. Ее ноги дрожали, пальцы, уцепившись за край камня, поджимались в экстазе, и в какой-то момент она поняла, что удовольствие и вожделение сейчас разорвут ее надвое.
— Амелл, — задушенно позвала она. Он отозвался низким, утробным мычанием, пустив волну вибрации по ее телу. Я еще пожалею об этом, подумала она и произнесла вслух: — Трахни меня.
Он некоторое время пытался осознать сказанное, улавливая слова сквозь дымку желания, а потом вылез из воды и потянул Карон за собой. Он уложил ее спиной на траву, взялся руками за тонкие лодыжки и, закинув ее ноги на свои плечи, резким толчком вошел в жаркое нутро.
Карон вскрикнула и закрыла лицо руками, скрывая от Амелла гримасу невыносимого удовольствия; ее ломало, она чувствовала себя так, словно разделилась с телом, потому что не могла самовольно пошевелить ни одной конечностью. Она ерзала спиной по траве и благодарила Создателя за то, что маг не снял с нее куртку, иначе ее спина вмиг превратилась бы в кровавое месиво от острой осоки и колючек кровавого лотоса.
Амелл трахал ее резко и размашисто; шлепки и хлюпанье оглушали ее своей неприкрытой пошлостью, и Карон молилась Создателю, чтобы их не услышали, чтобы все спали крепко и беспробудно до самого утра. Она сходила с ума от кажущейся нереальности происходящего, и когда он, чуть склонившись вперед и заставив ее согнуть ноги, резко толкнулся снова, Леони едва не зашлась в крике, распахнула глаза, прикусила губы едва не до крови, чтобы только молчать, чтобы только не проронить ни звука.
Дайлен остановился, наслаждаясь тем, как сильно и ритмично сокращаются мышцы вокруг его члена, толкнулся снова и кончил, с тихим шипением вытолкнув воздух из легких.
На некоторое время он словно оглох. Он оперся на руки и навис над ней, и когда она открыла глаза, то увидела чудовищное лицо Амелла, перемазанное в крови. Он скалился, как животное, и дико улыбался, и пахло от него, — Карон сделала неосторожный вдох, — кровью и пеплом. Она дернулась и пихнула его в грудь из последних сил. Ноги дрожали.
— Слезь, — прохрипела она. — Я хочу вымыться.
Дайлен молча поднялся на ноги, аккуратно выскользнул из ее тела, и минуту спустя уже с головой скрылся в реке. Карон поднялась, опираясь на левую руку, и поползла к воде. У берега глубина была совсем небольшая, и она смогла, не намочив повязок, смыть с себя кровь и сперму, но теперь чувствовала себя еще более грязной, чем раньше. Она застирала белье и крепко выжала, расстелила на камне, надеясь, что оно хоть немного высохнет, хотя надеяться на это не приходилось — воздух был прохладный, ветра не было. Она думала, как теперь вести себя с Амеллом, но пришла к выводу, что проще всего будет сделать вид, что ничего не было. Он наверняка поступит так же.
Амелл вылез из воды и обсушил тело горячим воздухом, попутно высушив белье Леони и ее саму. Она оделась, неловко поглядывая на мага, который, стоя с идеально прямой спиной, завязывал шнурки кожаных штанов, обтянувших его сухощавую фигуру. Теперь он казался ей неожиданно привлекательным — высокий, жилистый, по-хищному изящный и грациозный. Было в нем что-то такое, что Карон не могла описать словами, но чувствовала естеством. Возможно, в ней говорило животное: на чистых инстинктах ее, самку, тянуло к сильнейшему из самцов.
«Кусланд, — одернула она себя. — Кусланд куда лучше, чем это чудовище».
Кусланд был красив и силен, умен, обходителен и, в целом, обладал целым набором качеств, которые женщины ценили в мужчинах. Но он взывал к ее женской натуре, с ним рядом хотелось быть слабой, нежной, заботливой. Рядом с Амеллом трепетало тело, но душа тряслась в страхе перед неизвестным, диким, сумасшедшим. Рядом с Амеллом быть слабой означало умереть.
— Пора возвращаться, — сказал он.
— Идем, — Леони кивнула в ответ и пошла следом за магом, который теперь не пытался ей помочь, видимо, пережив свой внезапный приступ душевной доброты.
Карон хмыкнула себе под нос. Надо постараться просто забыть обо всем этом. Забыть и никогда не вспоминать.
***
4. В лесу (м!Хоук/Бетани)
ПримечанияКажется, кто-то распробовал вкус гета. Кажется, гет съел чей-то мозг. ЗЫ: этот гет флаффный. Вот.
ЧитатьДень был изумительный: яркое солнце освещало округу, сияя на чистом, безоблачном небе яркой звездой, дул прохладный ветерок, принося с собой спокойствие и благодать. Они сидели на поляне в лесу за несколько километров от чужих любопытных глаз, отдыхали, доедали утренние лепешки и учились колдовать. Рядом стояли две полные корзины грибов, два ведра ягод и связка ароматных веток вишни и дикой смородины, из которых матушка заваривала душистый чай с мятой.
— Вот так, смотри.
Гаррет раскрыл ладонь и зажег яркий крохотный огонек, небольшой, как от тонкой церковной свечи. Бетани раскрыла ладонь и тоже зажгла огонь — больше, яростнее, — и чуть не обожгла себе руку.
— У меня не получится! — простонала она измученно. Они тренировались уже... сколько? Вышли они на рассвете, а сейчас время плавно клонилось к вечеру. Солнце сползало за верхушки деревьев, норовя через несколько часов скрыться за горами и погрузить мир в темноту.
— Получится, — уверенно отрезал Гаррет. — Давай, малышка, еще немного, и ты сможешь.
Он потрепал ее по темной макушке и снова показал огонек. Маленький, но яркий и юркий, он, по велению его руки, медленно разрастался, ширился и вдруг, вспыхнув, погас, оставив после себя только жар и мутную рябь в прохладном воздухе.
Бетани вздохнула. Брат контролировал свою магию идеально, точно выверял каждое движение, каждое заклинание у него выходило точным и безупречным. Ей никогда не достичь таких высот. Быть может, если бы рядом был отец, то…
— Давай, малышка, не раскисай, — улыбнулся Гаррет и раскрыл ее ладонь. Сверху нависла его собственная — между ними осталось не больше пяти сантиметров. Бетани испуганно на него взглянула.
— Я очень обижусь, если ты меня обожжешь.
Бетани пришлось собрать в кулак всю силу воли и концентрацию, которая у нее имелась, чтобы огонек вышел крохотным и стабильным и не обжег чужую руку. Но все-таки вышло. Пусть и ценой неимоверных усилий. Магия и не должна даваться легко и играючи, ведь так?
— Дурак, — облегченно вздохнула она, когда поняла, что не причинила брату никакого вреда.
— Но ведь помогло же! — рассмеялся в ответ Гаррет.
Радостная улыбка затерялась в его бороде, и Бетани вдруг ужасно захотелось почувствовать ее на своих губах.
Гаррет откинулся на прохладную траву и с удовольствием потянулся. Из-под просторной льняной рубахи показался рельефный живот и темная дорожка волос, спускавшаяся от пупка под пояс широких штанов.
Бетани вмиг поняла, чего добивается брат. Что ж. В эту игру можно было играть вдвоем.
Она скинула длинную темную накидку из плотного холста и уложила ее на траву, улеглась на нее животом вниз. И тоже потянулась. Вытянув руки вперед, прогнувшись в спине и выставив задницу вверх. И замерла так на несколько мгновений, чувствуя, как взгляд брата ползет по ее телу и останавливается на приоткрывшихся лодыжках.
— Маленькая развратница, — восхищенно выдохнул Гаррет в сотый или, может, уже и в тысячный раз.
— Тебе нравится, — Бетани сверкнула глазами из-под густых темных ресниц и зазывно улыбнулась. — Ну, чего ждешь? Скоро возвращаться, — поторопила она.
Гаррет лениво поднялся и подполз ближе к ней, погладив волосы и щеку грубыми мозолистыми пальцами.
— Перевернись, — попросил он. Бетани подчинилась.
Он склонился к ней и поцеловал в губы, мягко, ненастойчиво, спрашивая разрешения. И когда Бетани открыла рот, чтобы столкнуться с его ловким языком в безнадежной схватке, она почувствовала на губах сладко-кислый вкус спелой вишни и черной смородины.
Теплая рука скользнула по ее груди, спешно расстегивая застежки на рабочей блузке. Полы распались, и он отстранился, чтобы посмотреть на ее идеальную аккуратную грудь с маленькими розовыми сосками. Он сжал один в пальцах, второй накрыл ртом, захватывая горошинку в плен острых зубов и щекоча ее языком.
Бетани шумно вздохнула и вздрогнула, зарываясь пальцами в его растрепанные волосы, мимолетом вытягивая из них запутавшиеся веточки и травинки. Гаррет подобрался еще ближе, прижался к ее боку и потерся членом о круглое бедро.
— Поторопись, Гаррет, — попросила она. Ей нестерпимо хотелось ощутить его в себе, большого и твердого, и сходить с ума от жара, но…
— Ни за что, — хмыкнул он.
Гаррет чуть отстранился, вытягивая края блузки из-под пояса длиной юбки и открывая живот.
Он коснулся светлой кожи нежным поцелуем, затем еще одним, и еще, и еще. Бетани вздрагивала от щекочущих касаний его бороды и жарких прикосновений сухих губ. Она заерзала, чуть приподнялась вверх и, пробравшись руками за спину, распустила шнурок на поясе. А потом потянула юбку вниз.
Гаррет перехватил ее руки, не давая спустить ее до конца: ткань замерла, едва приоткрыв первые завитки волос в паху.
— Ну же, — захныкала Бетани.
Ее грудь отчаянно хотела прикосновений, и она накрыла ее своими ладонями, сжимая, сминая, но не чувствуя того удовольствия, которое приходило с прикосновениями Гаррета.
Он поцеловал ее в пупок и повел губами ниже, прикусывая кожу на плоском животе и втягивая носом аромат ее кожи и ее неповторимый женский запах.
Бетани выгнулась, подставляясь под жесткие, но такие нежные губы, и почувствовала, как ткань юбки наконец поползла вниз. Она торопливо отпихнула ее в сторону и раздвинула ноги перед Гарретом, который тут же жарко выдохнул ей в бедро. Она вскинулась вверх, но Гаррет отстранился, сев в ее ногах, поджав под себя пятки и поглаживая руками бледные коленки.
— Иди ко мне, — позвал он.
Бетани поднялась, скидывая на землю блузку, и подобралась ближе. Гаррет развернул ее спиной к себе и усадил сверху. Бетани ахнула, почувствовав прямо под собой его крупный, твердый член и поерзала, заставляя и Гаррета ахнуть тоже. Он коснулся поцелуем ее шеи, прикусил загривок, жарко выдохнул и сжал в руках упругие груди. Бетани вздрогнула и застонала, всем весом наседая на член брата, чтобы ему было больно, что бы он — демоны, какие же у него руки — поскорее разделся и заполнил ее жаждущее тело.
Гаррет отозвался рыком и крепче сжал грудь в руках, а потом скользнул горячими ладонями вниз по ее животу, еще ниже, накрыл одной промежность, чувствуя, как по пальцам тут же потекла влага. Он хмыкнул ей в шею и улыбнулся, а потом приподнял ее в воздух другой рукой.
— Развязывай, — разрешил он, и Бетани кинулась распутывать завязки на штанах, путаясь в собственных дрожащих от предвкушения пальцах. Когда она все-таки справилась и вытащила из штанов член с яйцами, Гаррет облегченно вздохнул и снова поцеловал ее в шею.
Бетани накрыла ладонями грудь, играя с сосками, а Гаррет наконец пристроился к ней, потершись горячей головкой о нежные, влажные складки. Головка проскользнула внутрь, и он замер на секунду, чтобы в следующее мгновение резко опустить ее бедра вниз, крепко прижать к себе.
Бетани вздрогнула, зажмурилась и замерла в немом восторге.
— Гаррет, — простонала она. Его имя прокатилось карамельной сладостью по языку и выжигающим огнем по нервам, и она застонала снова, приподнимаясь и опускаясь, умоляя начать двигаться.
Он на пробу толкнулся, и Бетани вскрикнула, поймала его ладони, крепко сжала пальцы.
— Дыханье Создателя, Гаррет!
— Тщщ, — выдохнул он ей в ухо и начал двигаться размашисто и быстро.
Шлепки от соприкосновения их тел раздавались, наверное, на всю округу; хорошо, что до ближайшего поселения, Лотеринга, было не меньше трех часов быстрого шага. Никто не мог их услышать.
Бетани подавалась ему навстречу, поймав ритм, и после каждого вдоха выдыхала судорожный стон, вскрик, имя Создателя.
Одной рукой она вцепилась в его волосы, вторую опустила вниз, сжимая между указательным и средним пальцами клитор и нетерпеливо потирая его. Горячие руки Гаррета лежали на ее бедрах, влажных от пота, волосы на его груди щекотали ей спину под лопатками.
— Хочу… быстрее, Гаррет… Пожалуйста, — выдохнула она.
Он ускорился, почувствовал боль в мышцах от неудобной позы, но не смог остановиться до тех пор, пока Бетани не забилась в приступе удовольствия, сжимаясь на его члене. Когда она обмякла, он уложил ее на расстеленную накидку и обхватил себя рукой, доводя себя до желанного оргазма. Он спустил в траву и тут же принялся зашнуровывать штаны, с каким-то затаенным удовольствием глядя на влажные пятна вокруг шнуровки.
— Ты как? — спросил он, помогая Бетани сесть и по одной вдевая ее руки в рукава помятой и испачканной травяным соком блузки.
— В порядке, — улыбнулась она. — Тебе понравился мой сюрприз?
— Очень, — кивнул он, через голову надевая на нее юбку и затягивая шнурок на поясе. — Но белье лучше все-таки носить, малышка.
Гаррет притянул ее к себе, приобнял и поцеловал в лоб.
Бетани уткнулась носом в его шею, вдыхая терпкий запах пота, и улыбнулась.
— Вставай, — велел Гаррет, уже вскидывая на плечи ворох веток и беря в руки ведра с ягодами. Легкие корзины с грибами достались Бетани. — Надо вернуться засветло.
Бетани застегнула накидку на груди, подхватила корзины и пошла вслед за братом, ничего впереди не разбирая за его широкой спиной.